К этому времени мешочек с антибиотиками уже почти опустел. Отсоединив его, Сорайя закрепила на его место мешочек с питательным раствором.
Через час Борн заснул спокойным сном. Еще через час он начал приходить в себя.
У него открылись глаза.
Склонившись над ним, Сорайя улыбнулась.
– Ты знаешь, где находишься?
– Ты вернулась, – прошептал он.
– Я же сказала, что вернусь, разве не так?
– А Фади?
– Не знаю. Я застрелила одного милиционера, но больше никого не видела. Полагаю, поиски прекращены.
Борн на мгновение закрыл глаза.
– Я помню, Сорайя, я все помню.
Она покачала головой.
– Сейчас тебе нужно отдохнуть. Поговорим потом.
– Нет. – У него на лице появилась мрачная сосредоточенность. – Нам нужно поговорить. Прямо сейчас.
Что с ним произошло? Очнувшись, он сразу же почувствовал себя другим человеком, как будто его рассудок освободился из тисков. Казалось, он вырвался из узкой теснины, заполненной дымкой голосов, принуждающих его к чему-то, из ловушки, в которой существовал все это время. Тупая головная боль прошла. Борн отчетливо вспомнил слова доктора Сандерленда о том, как образуются воспоминания, как аномальная мозговая активность, вызванная травмой или чрезвычайными условиями, может повлиять на их создание и воспроизведение.
– Впервые я понял, насколько глупой была сама мысль освободить Севика из застенков «Тифона», – начал он. – Имелись и другие странности. Например, в момент побега Фади меня буквально ослепила и парализовала нестерпимая головная боль.
– Тогда был убит Тим.
– Да. – Борн попытался было сесть, но поморщился от боли.
Сорайя подсела к нему.
– Не надо, лежи.
Он был неумолим.
– Помоги мне сесть.
– Джейсон…
– Помоги, кому говорю! – резко произнес Борн.
Она подхватила его под мышки, помогла усесться на настиле спиной к стене.
– И все эти голоса, нашептывавшие принуждения, заводили меня в крайне опасные ситуации, – продолжал Борн. – Причем во всех случаях мое странное поведение шло на пользу Фади.
– Несомненно, речь идет о случайных совпадениях, – уверенно заявила Сорайя.
Его усмешка была пронизана болью.
– Сорайя, уж если жизнь и научила меня чему-то, то это тому, что случайные совпадения, скорее всего, свидетельствуют о четко продуманном плане.
Сорайя негромко рассмеялась:
– В тебе начинает говорить мания преследования.
– Можно со всей определенностью считать, что именно моя мания преследования помогла мне остаться в живых. – Борн повернулся, устраиваясь поудобнее. – А что, если в моих предположениях что-то есть?
Сорайя скрестила руки на груди:
– Что, например?
– Ну хорошо, давай начнем с предположения, что все эти случайные совпадения, как ты их называешь, на самом деле являются частью плана. Как я уже говорил, все они определенно сыграли Фади на руку.
– Продолжай.
– Головные боли начались после того, как я побывал у доктора Сандерленда, специалиста по проблемам памяти, которого посоветовал мне Мартин.
Сорайя нахмурилась. Внезапно слова Борна перестали казаться ей забавными.
– Когда ты к нему обращался?
– Меня сводили с ума обрывки воспоминаний о моем предыдущем пребывании здесь, в Одессе. Но тогда я не знал даже, что это была Одесса, не говоря уж о том, что я понятия не имел, чем здесь занимался.
– Но как твои воспоминания могут быть частью плана, составленного Фади?
– Не знаю, – согласился Борн.
– Этого не может быть. – Сорайя поймала себя на том, что выступает против Борна.
Он махнул рукой.
– Давай пока оставим это. Когда я спас Мартина, он мне сказал, что я должен приехать сюда – во что бы то ни стало – и разыскать человека по фамилии Лермонтов, который, по его словам, являлся казначеем «Дуджи». Мартин рассуждал, что, если я ликвидирую Лермонтова, финансовая река, питающая «Дуджу», иссякнет.
Сорайя кивнула:
– Тонкий ход.
– Был бы таким, если бы Лермонтов существовал на самом деле. Однако такого человека нет. – Лицо Борна оставалось совершенно непроницаемым. – Но это еще не все. Фади было известно о Лермонтове. Он знал, что Лермонтов – вымысел!
– И что?
Оттолкнувшись от стены, Борн посмотрел молодой женщине прямо в лицо.
– Каким мыслимым путем Фади мог узнать про Лермонтова?
– Ты забываешь о том, что Линдроса подвергали допросам. Быть может, «Дуджа» подкинула ему дезинформацию.
– Это предполагает, что террористы наперед знали о том, что Мартина освободят.
Сорайя задумалась.
– Этот вопрос с Лермонтовым меня заинтересовал. Линдрос тоже говорил мне о нем. Именно поэтому я здесь. Но зачем? Зачем он отправил нас с тобой в Одессу?
– Для того, чтобы мы гонялись за призраком, – сказал Борн. – Лермонтов был только предлогом. Фади нас ждал. Он знал, что мы прибудем в Одессу. Он приготовился меня убить – больше того, если я хоть в чем-нибудь смыслю, это было ему необходимо. Я видел это у него в глазах, слышал в его голосе. Он долго ждал возможности расквитаться со мной.
Сорайя была потрясена.
– И еще одно, – неумолимо продолжал Борн, – в самолете по пути домой Мартин сказал, что у него постоянно допытывались об обстоятельствах операции по устранению Хамида ибн Ашефа, которая была поручена мне. Мартин спрашивал, помню ли я о ней.
– Джейсон, зачем Линдросу знать об операции, разработанной Алексом Конклином?
– Ответ очевиден, – сказал Борн. – Между Фади и Мартином есть какая-то связь.