Оказавшись на улице, Сорайя то ли швырнула, то ли запихнула Борна на переднее правое сиденье потрепанных «Жигулей», плюхнулась за руль, включила зажигание и, визжа покрышками и разбрасывая гравий, задом рванула со стоянки.
Опираясь на кушетку, Лернер с трудом поднялся на ноги. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать туман, но тщетно. Протянув руку, он выдернул из шеи сломанный шприц. Что за мерзость вколол ему Борн?
Лернер постоял, качаясь из стороны в сторону, словно новичок, впервые попавший в сильный шторм. Ему пришлось ухватиться за столик, чтобы удержать равновесие. С трудом доковыляв до раковины, он сполоснул лицо холодной водой. Однако от этого у него перед глазами лишь все расплылось еще больше. Дышать становилось все труднее.
Пошарив по столу, Лернер наткнулся на маленький стеклянный пузырек с резиновой пробкой, которая протыкается иглой. Схватив пузырек, он поднес его к самому лицу. Ему потребовалось какое-то время, чтобы сфокусировать взгляд на мелком шрифте. Мидазолам. Вот что это было. Наркоз непродолжительного действия, погружающий организм в полудрему. Зная это, Лернер понял, какое ему нужно противоядие. Порывшись в шкафчике, он нашел ампулу эпинефрина, препарата, способствующего выработке адреналина. Схватив шприц, Лернер набрал эпинефрин, выпустил из иголки маленькую струйку жидкости, избавляясь от пузырьков воздуха, после чего сделал себе укол.
Действию мидазолама настал конец. Ватный туман мгновенно растаял в пламени вспыхнувшего в сознании пожара. Лернер снова смог дышать. Склонившись над трупом доктора Павлиной – он нисколько не сожалел по поводу того, что ее убил, – он достал ключи от машины.
Через несколько минут, отыскав дорогу к черному ходу, Лернер покинул здание медпункта. Подойдя к машине доктора Павлиной, он увидел на гравии свежие следы, оставленные машиной, стоявшей рядом. Похоже, водитель очень спешил. Лернер сел в «Шкоду». Следы вели в направлении паромного терминала.
Поскольку доктор Павлина подробно рассказала ему о работе порта Ильичевск, Лернер понял, куда именно направился Борн. Впереди он увидел у причала огромный контейнеровоз. Прищурившись, Лернер прочитал название: «Иркутск».
Он свирепо усмехнулся. Похоже, ему все-таки представится второй шанс выстрелить в Борна.
Капитан контейнеровоза «Иркутск» был бесконечно рад принять у себя на борту генерал-лейтенанта СБУ М.П. Туза и его помощницу. Больше того, он предоставил им лучшую каюту, отведенную для самых высоких гостей, с большими иллюминаторами и отдельной ванной. Белые стены изгибались вместе с корпусом корабля. Пол был деревянный, сильно вытертый. Койка, небольшой столик, два стула, дверь, ведущая к узкому шкафчику для одежды и в ванную.
Скинув пиджак, Борн сел на кровать.
– Как ты?
– Ложись. – Бросив пальто на стул, Сорайя взяла кривую иголку и нитку для наложения швов. – Меня ждет работа.
Борн беспрекословно повиновался. Все его тело было объято огнем. С мастерством профессионального садиста Лернер нанес удар в раненый бок, чтобы причинить максимальную боль. Сорайя вонзила иголку, и Борн ахнул.
– Лернер здорово тебя приложил, – заметила Сорайя, накладывая швы. – Что он здесь делает? И какого черта он решил расправиться с тобой?
Борн лежал, уставившись в низкий потолок. Он уже успел привыкнуть к вероломству Центрального разведывательного управления, к попыткам его устранить. В каком-то смысле он сделался бесчувственным к расчетливой бесчеловечности. И все же какая-то его частица отказывалась постичь всю глубину лицемерия. Директор ЦРУ, оказавшись в безвыходном положении, с готовностью использовал Борна, однако его враждебность к нему оставалась непоколебимой.
– Лернер – личный пес в услужении Старика, – сказал Борн. – Могу только предположить, что его направили в Одессу с приказом меня ликвидировать.
Сорайя удивленно посмотрела на него.
– Как ты можешь говорить это совершенно спокойно?
Она проткнула край раны и протащила нить. Борн поморщился от боли.
– Только сохраняя спокойствие, можно разобраться в ситуации.
– Но твое родное ведомство…
– Сорайя, ты должна понять, что ЦРУ никогда не было моим родным ведомством. Я работал в составе группы, которой поручались самые секретные, самые грязные задания. Я подчинялся только своему куратору, но не Старику или кому бы то ни было в ЦРУ. То же самое относится к Мартину. Согласно строгим порядкам управления, я отщепенец, не признающий никаких правил.
Оставив его на минуту, Сорайя удалилась в ванную. Она вернулась с полотенцем, смоченным в воде. Приложив полотенце к заново зашитой ране, она оставила его, дожидаясь остановки кровотечения.
– Джейсон, – сказала Сорайя, – посмотри на меня. Почему ты избегаешь на меня смотреть?
– Потому что, – сказал Борн, переводя взгляд на красивые миндалевидные глаза, – когда я на тебя смотрю, я вижу вовсе не тебя. Я вижу Мари.
Сорайе показалось, что из нее разом выпустили весь воздух. Она опустилась на край кровати.
– Значит, мы так похожи, да?
Борн вернулся к изучению потолка каюты.
– Напротив. Внешне в вас нет никакого сходства.
– В таком случае почему…
Каюта наполнилась низким рокотом двигателя. Через мгновение они ощутили легкий толчок, после чего последовала плавная качка. Контейнеровоз отчалил, начиная переход через Черное море в Стамбул.
– Полагаю, ты должен объясниться, – тихо промолвила Сорайя.
– Мы с тобой… я хочу сказать, раньше…